Автор. Цыплев В .

.Эта история началась с того, что после пожара Москвы 1812 года с началом нашего отступления появилась информация: часть золота и драгоценностей России захоронена французами в трехстах верстах от Первопрестольной, под Вязьмой. Там российское золото искали безрезультатно и в XIX веке, и в начале XX. Там же, в озере у деревни Семлево, его искала с водолазами экспедиция, организованная газетой «Комсомольская правда» тридцать лет назад. Французы писали в мемуарах просто о «наполеоновском обозе», наши – о летучих отрядах, которые постоянно пытались отбить какой-то «обоз с драгоценностями». Вместе с тем в записях наполеоновского лекаря есть и другое: император перед отъездом из Москвы пытался ХОТЬ ЧЕГО-НИБУДЬ найти в качестве трофея. Не нашел. Тогда сняли крест с храма... О каком «обозе с драгоценностями» в этом случае может идти речь? То есть, вообще, были ли какие-то драгоценности в Москве? Вдумайтесь сами: рукава от пожарных помп, уходя из Москвы, наши успели по всей столице порезать, чтобы тушить будущий, заранее спланированный пожар нечем было! А золотой запас не успели вывезти?! Это логике не поддается. Однако... Вот тут и начинается самое интересное. ... Однако полтора века спустя, в июле 1956 года, заготовитель рабкоопа Владимирской области Федоров у железнодорожной станции Сеньково, близ города Вязники, в 300 верстах, но не к западу, а к востоку от Москвы, обнаружил цистерну, битком набитую слитками золота. Заранее хочу обратить внимание на любопытное созвучие названий населенных пунктов: Сеньково – Семлево и Вязьма – Вязники. Количество верст от Москвы полностью совпадает при этом. Созвучие могло быть ключом дешифровки места захоронения золота. Итак, Федоров нашел несметный клад. Срочно создается комиссия по описи и передаче золота на временное хранение музею. Комиссия составила акт, который все подписали, а секретарь поссовета заверила печатью. Кто был в этой комиссии, остается тайной, акт исчез со временем. Директор музея Константин Большаков, самолично осматривавший цистерну, обнаружил штамп, который прочитал так: «Вывоз С.-Петербург. 1842». Ошибку с точки зрения психологии специально выдумать нельзя: цистерна пролежала в земле полтора века, и на штампе вместо «1812» прочитали «1842»: носик у «единицы» такой же, как при угловом написании у «четверки». Федоров рассказал подробности вязниковской газете «Сталинское знамя» (название осенью того же года сменили, но это связано уже не с кладом, а с ХХ съездом КПСС). Там был опубликован материал «Ценная находка». Областное и Всесоюзное радио сообщало об огромном кладе. Корреспондент ТАСС Павел Стыров передал информацию, которую напечатали все газеты Советского Союза. По крайней мере, два издания: «Труд» и «Комсомольская правда» дали кроме этой «тассовки» еще и свой материал. В музее и в редакции в подшивках 1956 года сейчас нет номеров газеты с интервью Федорова. Эти номера кем-то изъяты. Мне удалось найти газету лишь в областном, бывшем партийном архиве. Вот полный текст из «Сталинского знамени» от 6 июля 1956 года: «Ценная находка. В мае нынешнего года неподалеку от станции Сеньково обнаружен ценный клад. В беседе с нашим корреспондентом зампред Лукновского рабкоопа Н.П.Федоров рассказал по этому поводу: «В мою работу входит и сбор металлического лома. Весной прошлого года, изыскивая металлолом, я обнаружил в перелеске близ станции Сеньково цистерну, зарытую в землю. Времени вырыть цистерну у меня тогда не было. Но в мае этого года, когда план заготовки черных металлов увеличился, я вспомнил о цистерне и намеревался сдать Вязниковскому отделению Главторчермета. Но там не было ни кислорода, чтобы резать цистерну, ни транспорта, чтобы вывезти ее. Я исследовал находку более внимательно. Вид ее заинтересовал меня. Магнит, приложенный мною к цистерне, не притянулся. Я понял, что сделана она из цветного металла. Вырезанный кусок горловины послал на анализ во Владимирское отделение цветных металлов. Анализ показал, что цистерна изготовлена из серебра с примесью бронзы. Тогда я заявил во Владимирский краеведческий музей об этом ценном кладе. Работники музея очистили находку от грязи и тщательно осмотрели ее. Длина цистерны – около четырех с половиной метров, диаметр – полтора метра и вес – примерно 12 тонн. На наружной поверхности имеются надписи: «Выпуск 1720г.», «Вывоз Петербург 1842г.» и изображение двуглавого орла. Внутри цистерны обнаружено золото». Сейчас находка Н.П.Федорова, поступившего, как подобает советскому гражданину, находится в Москве. Честному работнику Лукновского рабкоопа будет выдано соответствующее вознаграждение». И вдруг... Через несколько дней колесо истории с сенсационным кладом повернулось неожиданно в обратную сторону: Федорова признали лжецом и срочно дали год тюрьмы. Члены комиссии, как по команде, стали отказываться от всех своих слов: ничего не видели, все писали под диктовку Федорова. Можно ли себе представить, что ни один член комиссии не был у цистерны, а директор музея повесил себе на шею за здорово живешь сумму, равную двум или трем годовым бюджетам всей области?! По нынешним ценам, в бочке было на миллиард долларов старинного, отливки 1720 года, золота. Кстати, словосочетание «Выпуск 1720г.», как мне удалось установить, является профессиональным гохрановским, Федоров не мог его выдумать. Все пошло с какой-то непонятной панической спешкой. Часто совершенно нелогичные объяснения порождали больше вопросов, чем давали ответов. «Труд» публикует теперь фельетон «Переполох в Вязниках», где обзывает клад «выдумкой Федорова с целью получения первого места по заготовке лома». (Зачем, скажите на милость, Федорову выдумывать золотые слитки, а не чушки чугунные, скажем... да еще в таком количестве, да еще с описанием штампов? Его же не в психбольницу поместили все-таки, а в «нормальную» тюрьму... А членам комиссии с какого боку-припеку нужно было «первое место по заготовке лома»?) Нет, это – явный перебор. Я разыскал Федоровых. Встретился с женой Федорова Ксенией Ивановной, 1918 года рождения, и сыном Алексеем, которые живут в фабричном доме в квартире, которую получил после рождения двойни в 1954 году глава семьи. Федоров Николай Петрович – заготовитель рабкоопа, 1915 года рождения, в 1940-м окончил школу поммастеров, воевал связистом на Белорусском фронте. Сохранились военный билет и трудовая книжка. «Принят в 1952 году». Следующая запись: «Принят 20 апреля 1957 года». Между ними нет записи «Уволен... в 1956 году». В 1958 году премирован «за хорошую работу в сумме 100 рублей». Умер Николай Федоров в 1983 году. Разговор с Алексеем (мать из-за возраста почти не слышит): – Отец год сидел. Чего мать тут не наслушалась – ночью кричат: «Дай золотишка-то, куда припрятала?» В магазин даже не пройдешь: «Где цистерну спрятали?» Ужас, чего она натерпелась. Отец ведь у нас не выпивал, не курил, на работе всегда в пример ставили, а тут такое... С нами он о золоте никогда не говорил, только перед смертью сказал вдруг несколько раз: «А золото было, было золото...» Мать! Может, отец-то правду говорил, что золото было, а ему люди не поверили... Кто-то увез золото, может? Ксения Ивановна: «Так кому теперь это интересно?! Ему там теперь все равно, увез или привез...» Алексей: «У нее из-за этого случая вся жизнь поломалась. Нас трое было. Не посадили бы отца, может, не жили бы теперь в этих гнилушках, квартиру бы путную получили. Печка вон совсем треснула. Вот тебе и золото... Конечно, клад был, его кто-то увез, а отца припугнули и спрятали в тюрьму. Он был умный человек, пообещал, наверное, молчать». Секретарь поссовета Дорогова Мария Яковлевна, которая заверила подписи ответственных людей, членов комиссии по приемке золота, 1914 года рождения, умерла в 2001 году. Я нашел ее сына Дорогова Вадима и его жену Зинаиду. Зинаида: «Марии Яковлевне тогда тоже ведь год дали, только условно. Мария Яковлевна никогда не рассказывала эту историю, но я знаю, она всю жизнь переживала. Она не могла сделать плохого, противозаконного. У них вся семья такая честная, и Вадим такой же. Она по образованию была учителем, после этого случая ее сразу же из поссовета перевели в браковщики, тогда Вадима даже в техникум из-за этого не взяли, в 1967 году сказали «приходи», но у нас тогда сын родился. Так ему и не пришлось учиться из-за этой цистерны. Говорите, что, может, золото было на самом деле? Пойду на кладбище схожу, скажу: бабуля, не виновата ты». Директор ТАССа обозвал своего собкора по Владимирской области «чудаком на букву «м» – так потом дословно после вызова «на ковер» в Москву рассказывал сам журналист коллегам. Рассказ о том, как Стыров получил выговор в Москве, был даже опубликован в воспоминаниях журналиста 50-х Ивана Демьянова во владимирской газете «Новая вечерка» в 1994 году. .Мне довелось 20, а то и все 30 лет идти по следам этой странной истории, в которой концы с концами не сходятся, и убеждаюсь все больше в том, что золото в Сенькове было и что это тот самый клад, который экспедиция искала в Семлеве. Материал тары – серебро (можно это выдумать?) – говорит о том, что слитки специально везли для затопления и хранения. Со времен Отечественной войны 1812 года озера превратились в болота, а в 1850-е годы здесь прокладывали линию железной дороги. Именно потому бочка одним краем и вылезла. Директор музея Константин Большаков незадолго до смерти сказал по секрету своему соседу, фотокору местной газеты Андрею Обидину: «А золото все-таки было, я его сам видел!» Сын краеведа известный во Владимирской области краевед Донат Андреевич Обидин подтверждает это. И еще: без цензуры, проверки и «литования» редактор газеты не мог в те годы банку с серебряными полтинниками найти, не то что цистерну с золотом. Это – дезинформация на основе гениально увиденного созвучия двух имен городов: Вязьма и Вязники. (Помню, в Бресте однажды, еще в советское время, вообще случилась на пять дней путаница с гостиницами для двух тургрупп школьников из Вязников и Вязьмы.) К тому же, если бы слитки увезли французы, наши немедля «раскололи» бы их после того, как вошли в Париж. Сохранение в болоте золота, скорее всего, дело рук вдовы-императрицы Марии Федоровны, брата Александра Первого Константина или умнейшего графа Аракчеева. А может быть, всех вместе. Конечно, из патриотических соображений. Дело в том, что за несколько дней до пожара Москвы осенью 1812 года по восточным дорогам хлынули беженцы. Муромский тракт забили повозки, пешие москвичи со скарбом, а обоз с золотом из столицы, который был декорирован под какой-нибудь арестантский этап, свернул от Владимира на Вязники. Ни охранники, ни каторжане, конечно, не знали о содержимом повозок. Наезженный почтовый тракт на Нижний Новгород от Владимира поворачивал в ту пору к югу, в сторону Мурома, а вдоль Клязьмы через Вязники и Гороховец до 1837 года дорога служила в основном для пешего движения каторжан. Здесь были бани и острожные церкви. Они кое-где сохранились. В Вязниках в острожной церкви сейчас паспортный стол, а в бане для каторжников – ГИБДД. Граф Аракчеев хорошо знал эту дорогу, он был не только министром обороны, в его непосредственном подчинении находились также тюрьмы и этапы. Дорога здесь и по сию пору в некоторых местах величается «аракчеевкой». Ему же, видимо, принадлежит и идея дезинформации с вывозом из Москвы золотого запаса. Золото затопили, но потом стряслось что-то непредвиденное: карты ли пропали с пометками, человек ли погиб, который владел тайной клада, но золото или часть его потеряли, и говорить правду о том, что его увезли не на запад, а на восток, не было уже никакого смысла. Так деза превратилась сначала в российскую легенду, а потом – в исторический факт. Во Владимирском облпартархиве в томе «Протоколы за 1956 год» я нашел на странице 333 протокол заседания бюро Вязниковского ГК КПСС от 25 июля 1956 года. Параграф 7: «О ложной информации в газете «Сталинское знамя» и выступлении по областному радио «О ценной находке». «Выяснено, что слухи о якобы найденной около станции Сеньково серебряной цистерне с золотом пустил заместитель председателя Лукновского сельпо. Он же сфабриковал акт о «сданных им драгоценностях». Подписи вымышленных лиц на акте заверила гербовой печатью секретарь Лукновского поселкового совета. Распространению ложных слухов о «кладе» способствовали работники Вязниковского райпотребсоюза. Этим слухам и фальсифицированному документу доверился редактор газеты «Сталинское знамя» т. Зайцев. Не уточнив, не проверив достоверность изложенного в «акте» факта, он 6 июля с.г. поместил в газете интервью Федорова «Ценная находка». Пользуясь информацией тов. Зайцева, ряд центральных газет опубликовал, как выяснилось, ложные сообщения о «золотом кладе», найденном в Вязниках. Таким образом, жертвами фальсификатора стали многие организации и читатели газет». Так золото исчезло вторично. Куда? Эта версия о дважды исчезнувшем, похоже, одном и том же кладе: 1812 и 1956 годов. Она не противоречит устоявшимся точкам зрения. Просто вместо вопроса, где спрятали французы сокровища при отступлении, впервые ставится другой вопрос: а французы ли их спрятали? Чтобы до конца осознать правомерность такого вопроса, надо учесть одно важное обстоятельство, которому не придается до сих пор достойного значения: война 1812 года поставила дезинформацию на первое место в стратегии, возвела искусство дезинформации в ранг боевого наступательного оружия. Что говорить про несчастную цистерну золота, о котором повествуется здесь, когда в качестве «натурной» дезинформации россияне сдали противнику столицу своего собственного государства! Во имя высшей цели – победы! Ни легендарный троянский конь, ни супертайная подготовка американцев к высадке на Французском побережье во время Второй мировой ни на йоту не приближаются по уровню дезинформации к Российской армии и дипломатии в 1812 году. Россия одержала блестящую информационную победу, подобия которой в истории просто нет!