Летние и осенние праздники

Среди круга народных праздников были чисто мужские и чисто женские. К последним относились летние кузьминки (Кузьма и Демьян - 1/14 июля). В этот день женщины ходили в гости и за растительной трапезой и пивом, наговорившись, пели свои женские песни. Вот одна из них, сочетающая бытовой смысл с элементами любовной магии: к грозовой туче обращаются, чтобы уничтожить "остуду" между супругами:

Я мала была - горя не было,
Вырастать стала - горя прибыло:
Как замуж вышла я за старого,
Я за старого, за ревнивого.
Он ложится спать не по-людскому,
Не по-людскому, по-дурацкому,
По-дурацкому: ко мне спиной.
Промежу-то нас - змея лютая,
В головах у нас - что сугроб снегу.
Ты взойди-взойди, туча грозная,
Убей ты, убей змею лютую!
Воссияй, воссияй, солнце красное.
Разогрей-разогрей тот сугроб снегу!

Песня эта во второй своей части напоминает любовный заговор-присушку, о которых мы расскажем в следующей главе.

Особым изобилием мифологических мотивов отличались представления, связанные с Ильиным днем (20 июля/2 авт.) - северной датой конца лета. Илья, как мы показывали, один из христианских заменителей Громовержца. Народ считал, что Илья разъезжает по небу в колеснице или на белом коне и мечет громы. Он - "святой грозный, суровый, карающий, но в то же время щедрый, наделяющий. Он могучий распорядитель самых страшных и благодетельных сил природы. В его подчинении дожди, гром, молнии, он посылает на землю плодородие. На Ильин день вся нечистая сила, спасаясь от огненных стрел пророка, обращается в различных зверей - зайцев, лисиц, кошек, собак, волков и т.п." На основании подобных поверий и был реконструирован миф о том, что преследуемый противник громовержца прячется в животном, дереве, камне и др., но всюду поражаем громовой стрелой. "Громовыми стрелами", кстати, назывались в народе раковины ископаемых доисторических головоногих моллюсков белемнитов - это были стрелы, которые не попали в черта (змея).

"Громовым" считался и день Марии Магдалины (22 июля/4 авг.), соотносимой, возможно, с образом жены Громовержца. Потому на Марию Магдалину не работали в поле, опасаясь, что убьет гроза. Образ Громовержца воспроизведен и в поверьях о Пантелеймоне (27 июля/9 авг.), Палии (Палее): "на Пантелеймона грех возить хлеб и сено - Пантелеймон сожжет", "кто на Палея работает, у того гроза спалит хлеб" и т.д. Симптоматична и связь его прозвища и глагола "палить".

На Успение (15/28 авг.) известен древнейший обряд, символизировавший окончание жатвы, - "завивание бороды" Илье или Николе. На поле оставляли небольшую горсть несрезанных колосьев и перевязывали их лентой, приговаривая:

- Вот тебе, Илья, борода, на лето уроди нам ржи да овса!

Известны и особые припевки:

Уж мы вьем, вьем бороду
У Гаврилы на поли,
Завиваем бороду
У Васильевича да на широком,
У Васильевича да на широком.
На нивы великой,
На полосы широкой,
Да на горы на высокой,
На земли чернопахотной,
На землицы на пахотной.

Как писал Е.Г. Кагаров, завивание, по Вильгельму Мунгардту, объясняется "распространенным у всех европейских народов верованием, по которому дух нивы или хлеба, имеющий звероподобные черты, спасается от жнецов в дожиночный сноп или в клок хлеба, оставленного несжатым". Посвящение обряда Илье или Николе заставляет нас подозревать и другие мифологические ассоциации: первый соотносился с Белесом благодаря звучанию имени, второй же - по содержанию культа. Известно и прямое свидетельство (не очень, впрочем, достоверное), относящееся к Череповецкому уезду Новгородской губ.: "Когда выжнутся, оставляют на поле небольшой кустик колосьев и говорят одной жнее: "Ты верти бороду Волосу, или Велесу другояко скажут". Та три раза ходит около куста и, захватывая серпом пряди по 30-ти колосьев, припевает:

Благослови-ка меня, Господи,
Да бороду вертеть:
А пахарю-то сила,
А севцу-то коровай,
А коню-то голова,
А Микуле - борода.